Расширенная география страха и ненависти или дикие путешествия Хантера Томпсона (Луисвилль, Флорида, Нью-Йорк)
Ромовый дневник:
“...самоуверенность типа “а фиг с ним”, что обретает человек, когда ветер дует в спину и он по четкой прямой начинает двигаться к неведомому горизонту”
Текст: Владимир Красноголовый
В литературе есть такое понятие как “феномен путешествия” — постоянные физические и эмоциональные испытания, проверки героя на прочность в чуждой ему среде. Нет литературы о человеке сидящем на диване перед телеком или об отчаянии войн в “камментах” под чьим-то постом. Путешествие должно быть опасным, желательно, чтобы вся окружающая действительность в той или иной географической точке были враждебны, чтобы пережитый опыт стал одним из способов постижения, познания себя, мира и смысла своего существования.
В этом смысле конечно же идеально самое известное произведение/трип Хантера Стоктона Томпсона “Страх и ненависть в Лас-Вегасе”, что в ретроспекции многих критиков считается гротескным финалом большой американской литературы. Но творчество Томпсона не ограничивается безумными гонками по Неваде с тоннами наркоты и бухла в багажнике и в желудке — география “страха и ненависти” намного шире. Тем более, как положено классику бурно агонизирующего во второй половине XX века искусства, герой сам положил себя на алтарь жанра — жизнь, прожитая Хантером Томпсоном стала его главным произведением/трипом, приключениями “чужака в чужом краю”, феноменальным, но честным путешествием по кишечнику американской мечты.
Хантер Томпсон был рок-звездой журналистики и безукоризненной сволочью с определенными жизненными принципами, оставившей нам координаты точек, где приятно или задуматься о некоей психоделической, вечно ускользающей истине, или дернуть пару глотков кентуккийского вискаря.
Луисвилль. Начало.
Коренной уроженец Луисвилля, Кентукки, Томпсон появился на свет в 1937-м году и вырос “на районе”, что звался черокийским треугольником — это альтернативная родина американского самогоноварения, фасадом которой считается Jack Daniels, а вот задворками как раз места, где родился Хантер и где признаком настоящей маскулинности считается дикий перегар. Его отец, тезка вискаря — Джек, умер, когда будущему основателю гонзо-журналистики было 15 лет, а мать, Вирджиния, оставшись одна с тремя сыновьями не стала поэтически красиво отдавать себя без остатка воспитанию детей, а предпочла прозу жизни и ударилась в запойный алкоголизм.
Хантер посещал высшую луисвилльскую школу для мальчиков, где был на хорошем счету, но при этом легко сходился с самым отъявленным хулиганьем района. По окончании школы стал подрабатывать на стройке. Не то, чтобы таланту к великому битническому 1956-му году стало тесно на Среднем Западе, а просто напившись, парень разбил грузовик своего работодателя и сбежал… в армию. Такое вот начало большого творческого пути.
Из письма Юму Логану:
В детстве все хотят стать абстрактным пожарным. Я почти уверен, что сейчас ты пожарным быть уже не хочешь. Почему? Потому что твоё мировоззрение изменилось. Не пожарные изменились, а ты. Пойми меня правильно: я не говорю, что ты не можешь быть пожарным, банкиром или врачом. Просто цель должна соответствовать личности, а не человек должен подстраиваться под цель.
Интересный факт:
Впервые термин “гонзо” прозвучал в отзыве о статье, написанной в Луисвилле. Ныне этот термин представляет целое направление в журналистике и даже внесен в Оксфордский словарь, а появился он в далеком 70-м, когда в журнале Scanlan’s Monthly (благополучно закрытом по политическим причинам) вышла заметка молодого Хантера “Дерби в Кентукки упадочно и порочно”. Предполагалось, что эта статья расскажет о скачках, проходящих в Луисвилле, однако, в ней не было ни слова о лошадях. Сотканная из обрывочных записей, написанных в угарном опьянении, она содержала острые, хлесткие, провокационные выражения, разоблачающие уродливый портрет американской действительности. “То, что ты делаешь — абсурдно, чудовищно, но до гениальности круто. Полное gonzo! (т.е. “хрень”, “бред”, безумие” — прим. автора)”, — скажет Томпсону редактор.
Флорида: у дядюшки Сэма за пазухой.
Томпсон сдает экзамены армейской приемной комиссии на 97 баллов из 100, и ему советуют отправиться во Флориду, служить в ВВС. Естественно, никаким пилотом ему быть не хотелось — главной амбицией парня в этот момент было избежать наказания за разбитый грузовик. В армии Хантер быстро осваивается, записывается на усиленные вечерние курсы во Флоридском университете и, фактически, получает что-то вроде высшего образования.
Ему удается занять место редактора в армейской спортивной газете The Command Courier. Предыдущего, кстати, отстранили за беспробудное пьянство и систематическое осквернение городских зданий посредством уринации. Кроме того, втайне от начальства он пишет под псевдонимом и для других изданий, где откровенно издевается над армейскими порядками. Место журналиста давало ему невероятные по меркам простого кадета возможности: кататься по стране со спортивными командами, ходить в гражданском, отлучаться из части и вообще забывать об армейской рутине на месяцы.
Здесь же, в ВВС, будущий гонзо-гений впервые пробует амфетамин и начинает спать с 25-летней дочерью полковника. Благодаря работе спортивным журналистом он впервые видит трагическую смерть прямо перед носом: его однофамильца, фотографа по имени Джордж Томпсон, расплющивает авто-болидом во время гран-при Формулы 1. Хантеру приходится в тот же день писать некролог о коллеге, который на его глазах превратился в фарш. После этого у него случается нервный срыв и, конечно, недельный запой. Хантер понимает, что армия такое место, где все чтобы ты не делал ведет тебя к подобному финалу. А еще даже не случился Вьетнам!
Уйти просто так было нельзя — по контракту он был обязан провести в ВВС еще два года. Поэтому Томпсон начинает вести себя пассивно-агрессивно — формально соблюдает все правила и субординацию, но действует так вызывающе и высокомерно, за что в 1957 его “увольняют с почетом” и с припиской о его дурном влиянии на других солдат.
Страх и ненависть в Лас-Вегасе:
Это место похоже на армию: господствует норма поведения акул — жри раненую. В закрытом обществе, где каждый виновен, преступление заключается в том, что тебя поймали
Нью-Йорк: большое червивое яблоко
Раздолбай и дембель потащился искать на свою голову приключений спортивным редактором в богом забытый шахтерский поселок Джерси Шор, в Пенсильвании. Там отправился к девушке на свидание, одолжив чужую машину, но забуксовал в луже, и тут какой-то поддатый, но очень сильный шахтер вышел толкнуть застрявшую в грязи машину и оторвал ей дверцу. Хантер испугался и умотал от греха подальше в Нью-Йорк. Но рассказ об этой дверце напечатал в The Time. Получилось замечательно: снобам "большого яблока" нравилось, что и в распоследней шахтерской дыре тоже случаются забавные истории. А Хантер уверился: если есть желание облить печатную машинку коктейлем из сарказма и текилы, а потом ее поджечь — то это обязательно прочтут! Так он и стал жить. Не ждать, пока горы приключений придут к нему, а устраивать их своими руками. Стал профессиональным скандалистом.
К тому же Томпсон был честным парнем, но склонным к насильственному установлению социальной справедливости. Сначала он работал “на побегушках” в The Time, по вечерам набирая на машинке “Великого Гэтсби” и “Прощай, оружие” — хотел пропустить через себя Фицджеральда и Хэма, но задолбался… и классиками и отсутствием перспектив в журнале.
А в нью-йоркской газете “Миддлтаун Дэйли Pекорд” ему очень понравилось, спорт Хантер обожал, автором себя считал хорошим, все бы ничего, да только повар тамошней забегаловки кормил журналистов явными отбросами. Томпсон вежливо возвращал ему лазанью раз за разом, а потом изысканно нахамил, повар стал махать кулаками. Вышла практически боевая ничья, но оказалось, что хороший журналист менее ценен, чем плохой повар. Томпсона уволили. В завершение этого судьбоносного дня автомат с леденцами сожрал монетки, а конфеты зажал, и Хантер раскурочил его, чтобы забрать свою мелочь. То есть это было его непреложным правилом: брать от жизни только свое. Впрочем, жизнь ему предлагала многое…
Ромовый дневник:
Рано или поздно глазам должно открыться то самое третье измерение, та глубина, которая делает город реальным и которую ни за что не увидишь, пока не проведешь на месте достаточно много времени
Продолжение следует...
